воскресенье, 27 сентября 2009
НЕфанфик.
Ориджинал собственного сочинения.
Прошу любить и жаловать.
Автор: johnny_revelator
Название: Поиск
Рейтинг: G
Предупреждения: никаких.
read
Зеленые сумерки уже опускались на стихший Город. Ядовитые туманы скопились в лощинах за его пределами и вылились через край, стелясь по грязному дорожному покрытию. Сотни людей ринулись в свои дома, десятки – не успели. И, брезгливо перешагнув через щупальце захватчика-тумана, они прошли через вращающиеся двери в душное темное помещение и сели за барные стойки, столики у стен и окон, сели на проходные диванчики и жизнь снаружи замерла, спрятавшись в тенистом холодном уюте. Немногие опоздавшие осторожно проходили между столиками, вглядываясь в лица, не решаясь попросить позволения присесть. Несколько столиков были готовы принять незнакомцев – чтобы начать неспешный разговор или заказать две кружки крепкой выстоянной браги и устроить соревнование в умении пить.
Один из опоздавших медленно, почти хищнически крался между столами, не заглядывая в лица. У него была цель – крайний столик, уютно притаившийся в тени дальнего угла питейного заведения.
- Здравствуй. Позволишь мне присесть? – вопрос гостя не был просьбой, он прозвучал как ненужная формальность, будто разрешение ему и не требовалось. Это насторожило Ганса.
- А ты кто такой будешь? – не отвечая на вопрос, резко и с яростным отторжением. Будто его гость ворвался в дом, и лишь потом спросил – а можно ли войти?
Странный мужчина сел на стул рядом с Гансом и вздохнул.
- Ну… зови меня Странник.
- Это фальшивое имя мне ничего не дает. Ответь на мой вопрос, - церемониться с нагловатым мужчиной он явно не собирался.
- Это не имеет ровно никакого значения. Я знаю твое имя, теперь ты знаешь мое – и какая разница, какое настоящее, а какое – нет?
- Ты? Знаешь мое имя? Не смеши меня. Очередной гадатель, да? – Ганс откинулся на спинку стула и усмехнулся. В его сознании словно распустили какой-то узел, и облегчение приятной дремотой разлилось там, где только что бурлила неприязнь. Расслабленный оскал, небрежное движение, которым он поправил рабочий комбинезон – нарушенный Странником покой постепенно возвращался к хозяину.
- Ганс, выслушай меня, - рабочий нервно хрюкнул при звуке своего имени. Покой, не успев вернуться полностью, исчез. Он вновь напрягся и наклонился вперед, навалившись на столешницу.
- Я не гадатель и не провокатор. Я не государственный шпион и не революционер. Я пришел сюда для того лишь, чтобы поговорить с тобой.
- Поговорить? Хорошо же начинаете – не сказал я еще слова, как вы успели помянуть почем зря и контроллеров, и бунтовщиков.
Человек, назвавшийся Странником набрал полную грудь воздуха, желая что-то возразить, но возле столика возник официант и мягким движением положил перед ним жесткую карточку с меню. Раздражение мелькнуло в глазах мужчины, но тут же было заглушено. Он вежливо отстранил карточку и попросил чашку бодрящего настоя. Официант почтительно согнулся, подхватил меню и испарился, чтобы появиться ровно через секунду – с горячей чашкой источающего травяные ароматы напитка. Странник отмахнулся от предложения заказать что-либо еще и молодой человек, профессионально ухмыльнувшись, скрылся в тенях, направляясь в кухню.
Проводив взглядом бодро ускользнувшего официанта, Странник на секунду прикрыл глаза. Шумный Город оставил на нем грязный отпечаток дня – толкающейся толпы внизу, гнусно воняющего транспорта наверху. Холодный вечер с прогорклым туманом был не лучше – и мужчина отчетливо ощущал, как ночная тварь просачивается светлыми зеленоватыми струйками в щели, готовая изгнать всех посетителей в дома, туда, на высоту десятков метров над землей, где безраздельно царствует свежий колючий ветер.
- Ну, что ж… Позвольте мне продолжить, - Странник пригубил настой и сощурился – кисловатая жидкость приятно прошла по гортани и обрушилась вниз. – Я хотел бы начать издалека… Почему вы отказались стать солдатом тогда, после окончания образования? Солдат – уважаемая профессия, люди, устойчиво стоящие на ногах при нынешнем режиме. Что вас так привлекло в, фактически, «черной», грязной работе в Доках?
Ганс горестно скривил губы: - Привлекло. Ха! Черта с два я бы пошел в ремонтники древних рухлядин, будь у меня выбор. Солдат… ха! Эта работенка не чище. А где-то и грязнее, чем смазка и горючее Доков.
- Почему же? Вполне, мм, достойная работа, разве нет? – медленная, вкрадчиво-ласковая речь Странника походила на речь отца, занятого увещеванием упертого мальца-сына.
- Достойная! Черта с два! – вспыхнув, Ганс мгновенно погас. Раздражение выплеснулось и море внутри него успокоило свои волны. – А знаете ли вы, господин Странник, в чем состоит работа солдата? – не дожидаясь ответа собеседника, Ганс продолжил: - А я вам скажу, в чем она заключается. А заключается она в том, чтобы убивать людей, чьих имен ты не знал и никогда не узнаешь, чьи семьи будут рыдать под твоим окном, в то время пока ты будешь развлекаться с очередной продажной девицей и не услышишь ни черта. Вот в чем – достоинство! Вот в чем – уважение! Прочно стоят на ногах… они прочно стоят на костях чужих, эти солдаты. Их хлеб – наши головы. Им неважны причины. Они убивают, им платят. Санитары леса и поля…
- В таком случае, если солдаты – санитары леса и поля то вы, выходит, часть стада?
- Именно. Не больше и не меньше. И я горд этим! – кривая шутовская ухмылка исказила черты лица рабочего. – Я, Ганс Арбо, горд тем, что я принадлежу стаду, выпустившему из своих рядов гениальных мучеников старого режима, тех, кто создал то, в чем живем мы сейчас. Пусть создал лишь как идею, призрак над нашими головами, но дал эту идею, как знамя, измученным и страждущим. Тем, кто готов был пройти по глоткам, но встать у руля. И, знаешь, эти поэты страдали! Они выстрадали эту идею, их толкнула на это несправедливость, которая била их в самое сердце каждое чертово мгновение их жизни.
- Страдали? Что ж… значит, это уникальные люди? Уникальные люди, уникальные страдания, позволившие создать новое равновесие?
- Не-ет, что ты. Уникальные… Бог с тобой, душа моя. Эти страдания – все что у нас есть, не отдавай все права на них поэтам.
Однако… Вот какая штука… В масштабах поэта это целая трагедия, в масштабах меня – мелочные трепыхания зажравшейся душонки. Масса обожествляет их, обладающих языком, чтобы сказать о своих переживаниях. А моя душа болит и сказать ни слова не может. Не может облегчить свою долю, излить хоть каплю черной кровавой слезы. И это – то, что они назвали черствое, бессердечное мужичье. Бессловесная скотина, вот кто мы в этом мире. Мы делимся на группы по признакам лучшего или худшего мычания, мычания в ритм и без ритма, мычания в крик и мычания в усладу пастуху. И кого волнует, что у стада на уме? Лишь бы жевало и пережевывало! Лишь бы сидело и мычало в тряпочку, уткнувшись себе в торбу да кормушку, да было тренировано давать молоко. А не могу я! Тошнит меня, в горле уже застряла эта агитационная жвачка! И молока от меня им не добиться, и тихого мычания. Я буду молчать, если это единственный способ выбраться.
- Выбраться за пределы категорий? Да что за мысль… ты станешь просто безмолвным скотом! – Странник потерял отеческий ласковый тон. Он уже не взвешивал каждое свое слово. Каждое слово рвалось от самого сердца. - Из тех, кто мыслит, но не выражает мысли. Из тех, кому больно, но он не кричит и не поднимает знамен. Таких, как ты, много – и это тоже категория. Категория тех, кто социально мертв. Кто невольно потворствует пастухам стада, кто сидит смирно, пока иных отправляют на бойню и режут. Ты добровольно готов стать таким?!
Ганс промолчал в ответ. Поднял руку, подзывая официанта. Тот появился как по волшебству и принес счет. Рабочий поднялся с места и не глядя швырнул деньги на стол. Его плечи поднялись, он выпрямился и оглядел собеседника с головы до ног, и тому на какой-то миг показалось, что этот человек не способен смириться. Что его внутренняя боль рано или поздно заставит его закричать и за этим криком пойдут другие. Но мгновение минуло, плечи опустились, и этот человек стал собой. Уже не глядя ни на что, он развернулся и ушел.
Странник безмолвно допил свою чашку, оставил на столе деньги и пошел дальше. Его поиск мог быть бесполезен, его надежды могли быть пустыми, но его это не заботило. Сдаться было равносильно смерти – умереть и видеть все дно, озирать его уже с той стороны, оттуда, где нет мер, нет добра и нет зла, было бы невыносимо. Превратиться в такой же молчаливый скот, влиться в стадо, стать его частью… молчание – слишком заманчивая перспектива для них. Но Странник был достаточно мудр, чтобы не выбрать такой судьбы. Он не мог стать вождем, не мог позвать людей на противостояние, но он мог выбрать им вождя. Он мог вытащить таких же Гансов из трясины, в которую их затянуло и поставить во главе, на острие стрелы, готовой вонзиться в кровавый порядок. И Странник был готов к ответному удару. Удару разрушенной гармонии, удару хаоса, который обрушится на этих Гансов. Тогда и только тогда гость мог бы вмешаться и помочь – тогда, когда не будет существовать упорядоченной тупой толпы, когда в каждом проснется потребность думать. И он дал бы им пищу для размышлений. Их голод, наспех утоляемый мусором из сплетен и кровавых зрелищ, был бы утолен по-настоящему.
«Научить их… вот цель. Научить не желать забыться, уйти от проблем. Научить решать эти проблемы. Научить их, как можно создать справедливость в их мире. И пусть они создадут ее сами и только сами.»
@музыка:
Мельница - На север
@темы:
original
-
-
30.09.2009 в 17:43-
-
09.10.2009 в 21:37